Я вот что заметила. Мы с возрастом начинаем аккуратнее жить, осторожнее. Знаем все больше правил. Что такое нормально. Как правильно. И вот, годам к сорока, становимся совсем приличными, чинными и взрослыми людьми. Знаем, что можно, а что нельзя.
К этому возрасту мы год за годом создаем себе безопасное и комфортное пространство. и твердо усваиваем, что залог этого комфорта и безопасности — игра по правилам. Мы назубок знаем нормы и границы. Смотрим правильные фильмы, работаем на правильных работах, слушаем правильную музыку, ходим в правильные места, едим правильную еду, живем с правильными людьми, даже адюльтеры заводим по правильным правилам. Во главе угла три кита — полезно, прилично, безопасно.
И никогда не больно — это самое, самое важное. Не больно от того, что ты накосячил, и уже не такой приличный — у, уйди от нас, лузер! Не больно от того, что вот у тебя с ним роман, а у него с тобой – интрижка и вообще для здоровья. И от того, что ты с ним — лучшую половину жизни, а он с тобой — черновик, начисто у него впереди и без тебя. У приличных людей такой поворот случиться может, но больно не должно быть. Ни-ни.
Когда-то, совсем давно, было у нас мягкое, беззащитное как темечко у дитяти место, под которым бился легкий и быстрый пульс, и в которое нас так легко можно было ранить и даже убить. Но мы выросли и давно научились укрывать это мягкое и беззащитное, сто раз раненое, сто раз проклятое, от которого сто раз отреклись, и поклялись забыть к нему дорогу. И думаем, что и правда — нет его больше, что оно осталось там, в доверчивом и глупом 20-летнем младенчестве, где мы верили в любовь и другого человека, и жили на свете как попало и с кем придется. Теперь все по-другому, и все под контролем, и больше никогда. Теперь мы твердо знаем, что можно и чего приличные люди не могут себе позволить. Чтобы никто и ни при каких условиях не причинил, и никогда не добрался бы до этого мягкого, беззащитного и почти не существующего.
Но иногда, иногда, когда ничто не предвещало, и все было вроде под контролем, мы вдруг оказываемся там, в этом чувстве, где как и прежде, так оглушительно сладко, где любая мелочь так наполняет, так сулит, там, куда впадают все ежедневные жизненные смыслы и оттуда же они и вытекают. И, конечно, это прекрасное кончается! И даже обязательно! Бац!!! И мы начинаем совершать кучу бессмысленных, неприличных поступков, на которых, наверное, и строятся все страстные, романтические отношения, воспетые в тягучем, слезливом и бессмертном дворовом фольклоре, который берет начало на страницах девичьих дневников, из песен дворового героя-трубадура, и чудесным образом возвращается к нам на последней стадии задушевной пьянки вполне себе 45-летних людей.
Когда уже поговорено, произнесено, отплясано, выяснено, и уже спето и «вот, новый поворот», и «я люблю тебя жизнь» и вдруг откуда-то оттуда, из этой далекой детской мечты о том, что есть она, эта вечная, разделенная и только с ним, возникает запев «в доме восемь на Тверском бульваре, ясно было даже детворе..». А дальше уже неудержимо припоминаются слова из таких запасников, о которых и памяти, кажется, уже нет. «Обниму я за плечи зака-а-а-ат», «Белая береза, я тебя люблю, протяни мне ветку..», Тише, Бога ради тише, голуби целуются на крыше..» И они приходят, одна за одной, и поются, поются…
И люди, которые провели свое детство в разных дворах и разных городах, подхватывают такую забытую и такую знакомую мелодию, добавляют слова, вспоминают пропущенные куплеты и достают из каких-то неведомых закромов еще и еще эти песенки, которые в детстве так трогали душу, в которые мы так верили, которые обещали нам эту прекрасную, сверкающую, зовущую вырасти и получить обещанную, и даже гарантированную нам невероятную любофффффь.
И вот мы наконец вырастаем, вляпываемся в эти страсти-мордасти, рвем друг у друга куски живого мяса, уползаем в свои норы, чтобы зализать эти раны, пройти курс у психоаналитика, прочесть инструкцию по выживанию со знаковым названием «Как сделать так, чтобы тебе никогда не было больно, но все укладывались штабелями», понять, что все это фантом, бред и миф об абсолютной близости, который на то и миф, чтобы оставаться за гранью разумного, возможного и благополучного реального мира.
И мы даем себе слово — больше никогда. И быть настороже. И я достойна лучшего. И нормальные отношения — это больше, чем страсть. Это вообще труд. Большой. И все это правда. И к лучшему. И так и должно быть. Но вот почему же вот это вот «волосы твои рукою глажу, с непокорными никак не слажу..» вдруг настигает нас в тот момент, когда ум, правила и распорядки, все, на чем держится привычное, правильное и стабильное благополучие, вдруг рушится под натиском лишней рюмочки в четвертом часу утра?
И возникает и возвращается это давно похороненное детское, наивное и никогда — никогда (слава Богу!) не оставляющее нас сумасшествие, живущее на вере в эту сладкую, вечную и хрустальную любовь. Которой, конечно же, не бывает, которая неправильная и доказано неправильная, которая просто романтический бред и флер. Но которая так сладка, тоска по которой абсолютно неистребима, и пусть так будет. Потому что, вместе с этой тоской рождаются искренние, простые и добрые слова и чувства, лучшие стихи, вечные сказки, мировые бестселлеры, и мы становимся чуть мягче, чуть ранимее, а значит, добрее к другим и к себе. И мы снова и снова зализываем свои раны, снова и снова произносим эти заклинания, что больше никогда, ни разу и вообще счастье в труде.
Но кто знает, вдруг только эта боль, и эта вера в вечную, глупую и бессмысленную любовь дает мне шанс когда-то встретить ее?
Мы приличные взрослые люди
